"...Побывал я в Астрале -
поебать сей астрал!
Ваньку* в шашки едва ли
Там я не объебал.

Сдох, робята - а хули?
Не съебнёшь от судьбы.
Собирайтесь, роднули!
Собирайте грибы!..

Коли жисть задаётся -
С пизды бы не жить?! -
На квадратное Солнце
Шары залупить!.."
_________________________
*"Ванька" - Иван Семёныч Барков.

Помер - ну и хули? Степан Петрович будет обитать в корчме, будет её призраком, домовым с глазами затравленной уебнями с "человеческим лицом" дворняги. Так уж решил я, хозяин корчмы, Анатолий Яковлев, решили завсегдатаи - Аркадий Аршинов, Альгис Микульскис, Вадим Богданов, напитавшиеся его, Степана Петровича Соседкина - Родного пьяной, доброй, мудацкой энергетики!.. Родной, роднулька, роднушка - мы будем жить за милу твою душу!..
И пусть на виртуальном небосводе горит себе не сгорая твоё созвездие-созпиздие:

"...Был Степан Петрович по интимной фамилии Соседкин - "Родной", потому что нетрезвым он обращался ко всем не иначе как "Родной" или "Роднуша" или "Роднуля", в зависимости от литража, а другим не бывал. Токарь предпенсионного возраста со спиной-горбом, не имеющих ни угла, ни родственников, ни даже, кажется, паспорта, он ходил в вязаной "пидорке" из под которой выбивались седые - по плечи - букли. Соседкин говорил "кукольным" голосом из мультиков на своём особом языке и жил в своём особом, недоступном разумению рабочего коллектива, мире.
- Сугубый ты человек, Роман! - мог сказать Соседкин и быть непонятым, и следовательно, битым.
Однажды в вахтовом автобусе, глядючи на заоконную деревеньку, какой-то мужик заметил, как бы сам себе: "…а здесь у меня мать похоронена". Все промолчали. Через минуту Соседкин оторвался от горы подушек (видимо, смены белья) - сидячих мест не хватало - и лаконически спросил:
- Роднулька, мать?
- Мать… - отозвался мужик хмуро.
- Как здоровье-то?
- А так! - психанул мужик, - Пятый год в могиле костями гремит!
- Нет, это я понимаю… - рассудительно сказал Соседкин, - Здоровье-то как?..
От греха ему протянули сигарету. Он прикусил её фильтром наружу и добросовестно выкурил, ласково оглядывая коллектив: "родные, мол". Потом Степан Петрович уснул и обоссался.
Скоро он вышел на пенсию и получил, наконец квартиру, в которой были только матрас, табурет и водка. Спустя неделю Степан Петрович Соседкин умер. Очевидно, я - единственный на свете "кадр", хотя бы в небольшой степени за документировавший хотя бы небольшой отрезок судьбы Степана Петровича Соседкина - человека, говорящего на своём особом языке и жившем в своём особом, недоступном разумению рабочего коллектива, мире. Может быть потому, что - чего скрывать! - именно к его "особому языку" я частенько прибегал впоследствии в "смешном" творчестве, покоряя завотделов юмора газет и журналов…"